В.А.: Много лет ходил и очень это любил. Но последние несколько лет не хожу по разным соображениям, скорее бытовым. Надеюсь, это восстановится, когда детки подрастут. Походы со школьниками -- это дело хорошее, но они бывают совершенно разные. Спортивные, туристические, краеведческие, какие угодно. Бывают люди, которые ходят под девизом: как можно больше груза подальше уволочь.
Ю.Ф.: (декламирует)
Впереди идет Шерстюк,
На спине его рюкзак,
В рюкзаке его утюг,
Наш Шерстюк большой чудак.
В.А.: Так тоже бывает. Я ходил в походы со школьниками, когда это был опыт выездной и полулесной жизни и опыт взаимодействия друг с другом. И посмотреть то, чего доселе не видел. Тут очень много разных историй, в особенности, историй под девизом "Это не входит в нашу концепцию отдыха".
В какой-то момент мы ходили к пещерам. Мы приехали в город Бахчисарай и видим, что с неба интенсивно капает и сейчас начнет сыпать. А время 8 или 7 утра. Это был март. Мы шли в походе с замечательным человеком, который умеет водить детей в походы -- у нас он был просто участник. Мы с ним вышли из поезда, прошли 200 метров по такой-то дороге, оценили погоду и поняли, что сейчас нам ханский дворец нужен, как зайцу стоп-сигнал. Вот-вот пойдёт снег. И под снегом нам смотреть дворец -- это как раз то, о чём мы мечтали.
Добрели до дороги и пошли не налево, а направо, никому ничего не говоря. Сказали только первым пяти школьникам, которые шли впереди: пошли не по часовой стрелке, а против... После этого мы через час-полтора сидели уже в пещере, где перед нами долина реки Качи. И снег-таки пошёл. И вся эта дорога, засыпанная слоем снега -- а мы в пещере, над нами грот, горит какой-то костёрчик, и мы сидим, и нам хорошо. Вечером того дня наш друг и коллега Кацва читал лекцию по истории Крыма в этой же пещере (прямо в этих же пещерах потом легли спать). Народ слушал, открыв рот. На следующий день в километре от этого места замечательный человек (очень рано ушедший) -- Татьяна Валентиновна Кузнецова -- шла по этому ущелью с этими математиками и устраивала им очень грамотную ботаническую экскурсию по весеннему Крыму. И вот это ощущение, когда математики слушают, открыв рот, как к каждой травинке обращаются по латыни, и когда спрашивают про каждую травинку: "А это что?" А она говорит: "Э-э-э, а где ты это взял? Этого не должно тут быть в это время года..." Понятно, что два с половиной часа такой лекции -- это своеобразная концепция отдыха. А потом вечером того же дня фантастическая вещь: я выхожу в полусне из этой пещеры (а пещер там таких много), вылезаю к костру, где сидят 3-4 школьника, которых Михаил Романович Геллер раскрутил на это -- при свете костра на фоне огромной долины в очень высоком гроте, -- "Ребята, давайте почитаем наши любимые стихи." И вот всё это происходит за эти два дня. И это какая-то такая правда жизни. Опять та же история -- кому 20, кому 40, а кому 60, неважно. Это такая свобода от стереотипов, у которой много разных смыслов.
В другой ситуации, когда школьник восьмого класса откровенно заявил, что у него болит живот, руководитель похода принял решение, что ему идти с рюкзаком нельзя. Два студента, которые шли с нами вместе, на лету выдернули мальчика из рюкзака -- просто вынули физически. И в результате двое студентов шли с тремя рюкзаками и один школьник без рюкзака. Он сорок минут умолял, чтобы ему вернули этот рюкзак.
Но, опять же, я ходил в походы со школьниками, когда у меня был класс или часть класса. Для меня это было важно, когда они друг с другом познакомятся в пределах класса. Для меня важна такая вещь, что в какой-то момент надо пойти в ту деревню за хлебом, и школьники со студентами идут вместе, и всё в порядке. Когда я после этого вижу, как этого же ребенка из этого здания до метро не пускают в магазин за хлебом, потому что он "не то купит"... это некоторый анекдот. Это ответственность, самоорганизация, какая-то идея, что школьная учительница, сколько бы сильна и могуча она ни была, она не должна таскать картошку. С другой стороны, не всякая девушка отдаст свой груз из своего походного рюкзака одноклассникам.
И там много походных вещей таких возникало. Но отдельно -- когда мы садимся в поезд и уезжаем, московские проблемы остаются дома не только у школьников, но и у нас тоже. Мобильные телефоны я с собой в походы не носил, это был отдельный кайф. Сейчас уже это не всегда можно себе позволить... мы ездили в Саров -- и телефон у меня всегда был в кармане. Полностью оторваться от всего этого не удается. И сейчас я вожу детей на какие-то выезды, и некоторый кусок этой экологической ниши переместился туда -- не вместо походов, а отдельно. Сейчас в Подмосковье стало сложнее -- выйдешь куда-то и ходишь по дачам чужим? Это как-то скучно. Была как-то встреча наших выпусников десятилетней давности. И мы в некоторый район Подмосковья приехали -- а там, помимо коттеджей, заборов и собак -- там уже строится московский микрорайон! И над всем этим в пределах видимости происходит современная заделка под автобан. Есть нюансы... Не то, чтобы это хорошо или плохо, но это техническая сложность, если говорить о походах.
Ю.Ф.: Спасибо. Скажи, пожалуйста, напоследок пару слов о судьбе научных издательств. Ты имел с ними немало непосредственных контактов, занимался изданием разных книг. Сейчас все говорят о том, что они и раньше еле перебивались с хлеба на воду, а теперь -- если книга на бумаге -- её неприбыльность усугубляется. Что ждет научные издательства?
В.А.: Есть замечательная история про книжку "Что такое математика?" Куранта и Роббинса. Курант -- знаменитый немецкий профессор, который уехал при Гитлере за океан и имел, видимо, какие-то внутренние обязательства перед своим новым статусом. И он написал очень хорошие книги, знаменитые. Роббинс был кем-то вроде его аспиранта, неформально. Они говорили, потом Роббинс уходил и писал текст -- они его обсуждали, и так постепенно, главу за главой, написали толстую книжку, которую многие школьники и сейчас читают. Довольно известная книжка, всё бы хорошо, но когда дошло дело до типографии, Робинс увидел, что имеется надпись "Что такое математика", и автор только один, Курант. Он очень обиделся и пытался что-то сказать Куранту, тот его просто выгнал. Роббинс пожаловался своему учителю, который занимал какой-то пост в американском математическом обществе. Тот был очень возмущен и сказал Куранту, что-то типа "я не знаю как у вас в Европе -- но здесь вам не Европа, если завтра вы не вернёте на титул фамилию вашего соавтора, то с вами никто в нашем обществе не будет разговаривать". Что-то подобное он сказал. Курант вызвал Роббинса и сказал: "Молодой человек, вы выкрутили мне руки. Я хочу сказать, что я вас старше и опытнее, и в книге главное не строчки, и не типографская краска, а мысли и идеи. В этой книжке -- всё это моё, вы мне помогали -- я написал вам благодарность, но книга моя. Сейчас вы молоды и не понимаете. Через двадцать лет вы сами будете профессором, и у вас будут ученики, и вы поймёте, что вопрос авторства и подготовки книжки -- вопрос довольно тонкий." Историк математики, которая всё это раскопала, когда Куранта давно не было в живых, а Роббинсу стало много лет, и он был жив. Она его нашла и спросила: "Профессор, это правда?" Роббинс сказал: "Вы знаете, это правда, с двумя оговорками." Первая заключалась в том, что Курант поступил, как математик. Он исполнил в точности данную ему инструкцию и вернул Роббинса на титул. Но никто не просил менять издательский договор... Книжка под именем Куранта и Робинса пережила 40 изданий в Америке и перевод на 80 языков народов мира. "Я, -- сказал Роббинс, -- везде фигурирую как автор, но ни цента за эту книжку я так и не получил. Не то, чтобы мне было обидно финансово, но такой был подарок Куранта. И вторая вещь, что пришло несколько десятков лет, и я могу сказать, что Курант был абсолютно прав, а я вёл себя как мальчишка."
В этом смысле вопрос книги и научного труда и учебников, вопрос обзора никуда не денется. Будет ли это видеозапись, или электронное издание, или загрузка напрямую в сердце, в мозг, в печёнки или еще куда. Сегодня, когда я покупаю по-старинке на день рождения подарок в книжном магазине, даже людям, которые в основном ездят, а не сидят у книжного шкафа -- я же отличаю книгу сделанную и несделанную. Это не вопрос бумаги, ее белизны и шрифта. Книгу делает что-то книжное, это другая подача материала. Другое дело, что есть Интернетовская -- она другая, и есть подача материала в виде лекции, аудио и видео -- она другая. Книга как способ организации знания, культуры и мысли -- она никуда не денется.
Ю.Ф.: Но свиток же делся куда-то -- ты приводил пример.
В.А.: В некотором смысле -- нет. В некотором смысле, как часть свитка, -- культура записывать куда-нибудь, культура формулирования мысли и её перехода, -- она никуда не делась. Искусство писца делось. Возможно, утрачено полностью. Сегодня всё делается на компьютере. Будут ли книги бумажные -- не знаю. Хорошее издательство сегодня живёт параллельно -- бумажное и электронное. Конечно, электронное намного быстрее. Я не знаю, останется ли в будущем бумажная книга, бумажные журналы, но искусство подготовки материала -- куда бы ему деться, оно останется.